25 января, накануне 75-летия снятия блокады Ленинграда, Волонтеры Победы Ханты-Мансийского района деревни Шапша навестили жительницу «Ханты-Мансийского дома-интерната для престарелых и инвалидов», уроженку Ленинграда Марию Робертовну Медведеву.
Ребята приготовили стихотворения, сладкий презент и теплые слова благодарности за стойкость, смелость, патриотизм и преданность Отечеству. Мария Робертовна поведала нам историю своей непростой жизни.
Она родилась 5 ноября 1927 г. в Ленинграде. До войны семья проживала на Невском проспекте, дом 79. В семье Мария была единственным ребенком.
Отец, Роберт Константинович Пашкевич, родился в Ленинграде в 1904 году. До начала Великой Отечественной войны он работал директором гостиницы. После начала военных действий до призыва работал на заводе электроприборов. Был призван в январе 1942 года, в том же году погиб, защищая родной город.
Мать, Мария Матвеевна Ялкова, также родилась в 1904 году в Ленинграде, окончила институт благородных девиц. Умерла во время блокады 31 марта 1942 г.
«К началу войны мне было 14 лет. Карточки на продукты в Ленинграде начали выдавать в сентябре 1941 года. Первые карточки были для рабочих на 400 грамм хлеба, потом шли карточки на иждивенцев - по 300 грамм хлеба на одного человека. Для детей карточки на продукты тоже разделялись по категориям. Дети до 12 лет получали 200 грамм хлеба, дети после 12 лет получали 300 грамм хлеба. Но в таком количестве продукты выдавали недолго. Осенью 1941 года были разбомблены Бадаевские склады, там были крупа, масло, мука. И тогда начался страшный голод. Люди ходили на это место и собирали, что осталось, ложками. Зимой из мороженой картошки варили, что могли, картофельные очистки весной 1942 года высаживали под окнами домов в надежде получить хоть какой-то урожай.
Зима 1941-1942 года была очень холодной. Температура воздуха доходила до минус 30. В мирное время дети не ходили в школу в Ленинграде уже при минус 12.
После того, как отца забрали на фронт, мама очень сильно заболела, у нее было больное сердце. В один из дней я пошла в булочную, получать хлеб. Мама была уже слаба. В это время началась бомбежка, но наш дом уцелел. Когда я вернулась после бомбежки домой, мама умерла.
Тогда я пошла в жилищно-коммунальное хозяйство, чтобы решить вопрос о захоронении матери. Мне сказали, что надо сдать мамину хлебную карточку, которая уже была получена на следующий месяц. Я сдала карточку, и мне выдали бумагу, что хлебная карточка сдана и только тогда труп могли принять на захоронение. Тело надо было упаковать - зашить в одеяло - и сдать. Везти труп мамы на место приема тел умерших было очень далеко. А дома у нас были только финские санки со спинкой, которые не подходили для того, чтобы уложить умершего человека. В доме, где я жила почти все квартиры на тот момент были открыты и я пошла искать другие санки. Когда я ходила из квартиры в квартиру, то видела, что в некоторых из них лежали трупы людей.
В одной из квартир я нашла обычные санки, две штуки. Мешок из одеяла с телом мамы я тащила по лестнице за веревку с трудом. Я связала санки вместе и повезла труп через весь город сдавать, где принимали всех умерших, по дороге несколько раз попала под бомбежку. Трупы людей принимали в бывшем здании мясокомбината, вероятно, что их там просто сжигали.
После смерти мамы в нашем пятиэтажном доме осталось живых только три человека – две бабушки и я. Я приносила им хлеб.
В сентябре 1941 года дети в школу уже не пошли. Во всех школах Ленинграда были размещены госпитали для раненых. Когда привезли первых раненых солдат, детей постарше собрали и попросили нарезать бинты из простыней.
А еще мы копали противотанковые рвы на улицах города. Когда мы помогали в госпитале, я сдружилась с двумя девочками и, чтобы выжить, мы ходили в перерывах между бомбежками по разрушенным домам и пытались найти хоть что-то их продуктов. В основном мы находили дрожжи, а еще собирали траву, березовую кору. Из этого мы варили суп.
Когда разбомбили зоопарк, жителям разрешили прийти туда и забрать небольшие куски умерших животных. Нас отправили туда от госпиталя, где мы с девочками помогали. В зоопарке работали два деда, они нам отрубили кусок умершего верблюда. По дороге обратно одну девочку убило во время бомбежки и нас осталось двое. Бомбили немцы осажденный город регулярно. В десять часов утра была бомбежка, в три часа дня был обстрел, и вечером в любое время была бомбежка и обстрел.
С ноября 1942 года хлеб стали давать по 200 гр. на 1 человека, а позже еще меньше, по 120 гр. на 1 человека.
После смерти мамы меня забрала к себе мамина родная сестра. Ее муж был полковником, его батальон стоял у Витебского вокзала. Пожив у них некоторое время, я узнала, что детей постарше собирают в Смольном, чтобы отправить через Ладогу в эвакуацию. После переправки через Ладожское озеро нас отправили в Горький, работать на завод. Но на подъезде к Горькому, возле города Дзержинский началась бомбежка и многие дети погибли. По приезду в Дзержинский всех детей осмотрел врач и нас отправили работать на военный завод №80. В мирное время на этом заводе изготавливали трамвайные вагоны. С момента начала войны на этом заводе изготавливали снаряды, мы их называли «Катюша» и «Ванюша». Снаряд «Ванюша» был большой и по размеру похож на газовый баллон. Снаряд «Катюша» был небольшой, по форме похож на бутылку с горлышком конусной формы.
На заводе меня поставили работать на замер снарядов «Катюша». Нормального освещения на заводе не было, а работали без перерыва днем и ночью, как дети, так и взрослые. Чтобы измерить снаряд, надо было подсветить фонариком, а бракованный убрать в сторону. Работая почти в постоянной темноте, я заболела куриной слепотой. И после этого меня отправляли работать только днем. Через некоторое время меня отправили в Горький, и после того, как я уехала, в ту же ночь завод в Дзержинском разбомбили полностью. Так я снова чудом осталась жива.
Когда сняли блокаду Ленинграда, мне прислали пропуск на перевод в родной город, где оставалась жить мамина сестра и ее муж. Возвращалась домой я уже по железной дороге. Возвратившись, я узнала, что дом, где жила моя семья был целый, не разбомблен, но в нашей квартире уже жили другие люди, высокого статуса.
После окончания войны я попросилась на переезд в Астрахань. Там началась рыбная путина. В Астрахани я оказалась одна, мне сказали, «выживай, как можешь». Нашлась женщина, которая поселила меня на квартиру к знакомым бабушке и дедушке. Меня приняли работать на рыбный завод, в цех разделки рыбы. Домой разрешали для еды брать только рыбьи головы и очистки. Но я иногда хитрила. Брала небольшого сазана, подсушивала на солнце и, пробравшись сквозь забор, передавала подсушенную рыбку дедушке.
После завершения путины я поступила учиться на один год в училище, на дошкольного работника. В Астрахани я вышла замуж и с друзьями нашей семьи мы молодыми поехали на Север.
Поселились в Ханты-Мансийске, в Самарово. В 50-е годы там была жуткая грязь, ветер такой, что сносило шапку. Пожив там немного мы переехали в Поковский сельский совет. Мужа там взяли на леспромхоз, а меня воспитателем в детский сад.
С 1953 года работала в фельдшерско-акушерской школе. Затем работала в больнице Ханты-Мансийска в столе справок, 25 лет. В 2000 году ушла на пенсию, трудовой стаж – 45 лет.
Записано со слов Марии Робертовны Медведевой
